МАГИЯ КРОВИ I Артем Краснов
Вампир, экстрасенс, опытный специалист в сфере магии, автор обучающих курсов, статей, ритуалов🩸
Recent Posts
Мелодии капитуляции
В прострации и проституции,
В холодных руках оккупации
Пусть гудом нудят над завалами
Инструменты капитуляции:
Тромбоны, виолончели.
Под сиренами об эвакуации
Тревожно-липкие трели
Гимнов капитуляции.
Углем прижгут рот, будто перцем,
Обвиненный в инсинуации,
Сжимая в тиски твое сердце
Лакримозой капитуляции.
Разгортанят в газетах и в медиа,
Разбазарят по рупорам, рациям,
Воспевая, воспевая трагедию
Мелодией капитуляции.
В прострации и проституции,
В холодных руках оккупации
Пусть гудом нудят над завалами
Инструменты капитуляции:
Тромбоны, виолончели.
Под сиренами об эвакуации
Тревожно-липкие трели
Гимнов капитуляции.
Углем прижгут рот, будто перцем,
Обвиненный в инсинуации,
Сжимая в тиски твое сердце
Лакримозой капитуляции.
Разгортанят в газетах и в медиа,
Разбазарят по рупорам, рациям,
Воспевая, воспевая трагедию
Мелодией капитуляции.
И страшно, и отрадно
Парные боги и боги-одиночки
Тут важно понимать, что говоря о богах, мы говорим не о людях, и все переложение мифа на человеческий мир существует лишь для упрощения восприятия. Боги — энерго-информационные каналы, разворачивающие собою реальность; никак не люди.
Есть боги, обладающие парой. Их два типа: боги, состоящие в браке, и боги-близнецы. Тип этой связи приблизительно похож, но все же разнится. Боги-супруги — соединенные каналы, боги-близнецы — созданные слитно, как части одного. Но по порядку.
Наличие супруги или супруга у бога подразумевает уравновешивание одного канала другим. Такой союз — мера, расширяющая возможности обоих каналов. Допустим, Гера и Зевс — пара, в которой Гера формирует экспансивную силу Зевса, направляя и прицеливая ее в нужные точки, при этом не давая ей рассеиваться. Как луч солнца под лупой. Сила Зевса же в свою очередь помогает в лучшей форме раскрыться силе Геры — структурировать и фокусировать.
С богами-близнецами несколько иная история — они рождены связанными, и не подразумевают разделения, так же как и не подразумевают слияния (у них нет детей): они должны идти рука об руку, но каждый по своей дороге. Допустим, Аполлон и Артемида. Одна представляет собой порядок среди животного мира, второй — порядок среди людей. Как Артемида следит за популяцией животных, Аполлон следит за популяцией людей, ведь он бог, который излечивает и насылает эпидемии. Их жизни взаимосвязаны, но тем не менее каждый из них управляет своим обособленным от второго процессом. Примечателен факт, что их естество не подразумевает наличие другой связи — брака.
Есть также другой разряд богов — боги-одиночки. Их каналы закончены и сами в себе совершенны, они не нуждаются в дополнениях. Интересно же тут то, что такие боги часто подчеркнуто обладают несколькими формами. Как, например, Хель — богиня царства мертвых — наполовину женщина, наполовину труп. Эта ее особенность внешности говорит о том, что она, хоть и едина, но все же разная для живых и для уже умерших. У Хель нет ни брата-близнеца, ни мужа, она правит единолично и ее канал универсален: и для живых, и для мертвых это одна Хель, хоть и ее проявления (внешность) отличается.
Тут важно понимать, что говоря о богах, мы говорим не о людях, и все переложение мифа на человеческий мир существует лишь для упрощения восприятия. Боги — энерго-информационные каналы, разворачивающие собою реальность; никак не люди.
Есть боги, обладающие парой. Их два типа: боги, состоящие в браке, и боги-близнецы. Тип этой связи приблизительно похож, но все же разнится. Боги-супруги — соединенные каналы, боги-близнецы — созданные слитно, как части одного. Но по порядку.
Наличие супруги или супруга у бога подразумевает уравновешивание одного канала другим. Такой союз — мера, расширяющая возможности обоих каналов. Допустим, Гера и Зевс — пара, в которой Гера формирует экспансивную силу Зевса, направляя и прицеливая ее в нужные точки, при этом не давая ей рассеиваться. Как луч солнца под лупой. Сила Зевса же в свою очередь помогает в лучшей форме раскрыться силе Геры — структурировать и фокусировать.
С богами-близнецами несколько иная история — они рождены связанными, и не подразумевают разделения, так же как и не подразумевают слияния (у них нет детей): они должны идти рука об руку, но каждый по своей дороге. Допустим, Аполлон и Артемида. Одна представляет собой порядок среди животного мира, второй — порядок среди людей. Как Артемида следит за популяцией животных, Аполлон следит за популяцией людей, ведь он бог, который излечивает и насылает эпидемии. Их жизни взаимосвязаны, но тем не менее каждый из них управляет своим обособленным от второго процессом. Примечателен факт, что их естество не подразумевает наличие другой связи — брака.
Есть также другой разряд богов — боги-одиночки. Их каналы закончены и сами в себе совершенны, они не нуждаются в дополнениях. Интересно же тут то, что такие боги часто подчеркнуто обладают несколькими формами. Как, например, Хель — богиня царства мертвых — наполовину женщина, наполовину труп. Эта ее особенность внешности говорит о том, что она, хоть и едина, но все же разная для живых и для уже умерших. У Хель нет ни брата-близнеца, ни мужа, она правит единолично и ее канал универсален: и для живых, и для мертвых это одна Хель, хоть и ее проявления (внешность) отличается.
Сталь для людей
Краше бога, черта злей,
Я рожден был, зван Загрей:
Кровь — вином: лицо в вине.
Кланься в ноги на заре.
Я — Загрей; в моей заре
Падай низко, Назарет!
Черту люб да богу рад
Как костер в ночи, как бред,
Как в крови зардел рассвет —
Падай в ноги, Назарет!
Медь — зверям; сталь — для людей;
Я рожден был. Зван — Загрей.
Краше бога, черта злей,
Я рожден был, зван Загрей:
Кровь — вином: лицо в вине.
Кланься в ноги на заре.
Я — Загрей; в моей заре
Падай низко, Назарет!
Черту люб да богу рад
Как костер в ночи, как бред,
Как в крови зардел рассвет —
Падай в ноги, Назарет!
Медь — зверям; сталь — для людей;
Я рожден был. Зван — Загрей.
Место с плохой энергетикой
Такие места имеют тенденцию забирать энергию, вводить в состояние тревоги, страха, дефицита и оставлять на тонких телах грязные отпечатки своих холодных рук.
Но это место не обязательно объективно, это может быть ваша личная точка уязвимости. Допустим, место, где у одного человека праздновалась свадьба будет оставлять позитивные воспоминания, находиться там — одно удовольствие. У другого же там украли сумку, и вновь быть там — гадко и тревожно. А ведь это одно и то же место.
К чему этот пост? Он не только про места — он про абсолютно все. Все в равной степени губительно и благоприятно для разных людей. В магии никогда нет однозначных ответов: однозначно плохо и хорошо для всех поголовно не бывает.
В следующий раз, задавая вопрос из серии «а разве можно колдовать/делать приворот/общаться с мертвыми/тд», вспомните этот пост. Можно для кого? Можно при каких условиях? Можно когда? Можно где?
На каждый из этих вопросов будет разный ответ.
Такие места имеют тенденцию забирать энергию, вводить в состояние тревоги, страха, дефицита и оставлять на тонких телах грязные отпечатки своих холодных рук.
Но это место не обязательно объективно, это может быть ваша личная точка уязвимости. Допустим, место, где у одного человека праздновалась свадьба будет оставлять позитивные воспоминания, находиться там — одно удовольствие. У другого же там украли сумку, и вновь быть там — гадко и тревожно. А ведь это одно и то же место.
К чему этот пост? Он не только про места — он про абсолютно все. Все в равной степени губительно и благоприятно для разных людей. В магии никогда нет однозначных ответов: однозначно плохо и хорошо для всех поголовно не бывает.
В следующий раз, задавая вопрос из серии «а разве можно колдовать/делать приворот/общаться с мертвыми/тд», вспомните этот пост. Можно для кого? Можно при каких условиях? Можно когда? Можно где?
На каждый из этих вопросов будет разный ответ.
Víðarr, Víðarr, будь же мне
Вегвизиром на корме!
И в полях, и на волне
Ветром в спину дуй же мне!
Вегвизиром на корме!
И в полях, и на волне
Ветром в спину дуй же мне!
Из разговора с таксистом:
Таксист: Вам в бар какой-то? Он уже открыт так рано?
Марьяна: Это Парфбар. Там не пьют, там нюхают.
Всегда любил Питер за его самобытность, непредсказуемость и эксцентричность. Ехал сюда на выходные без особых планов и ожиданий, доверился потоку мира, и он повел лучшими сценариями.
Наелся вкусной еды, погулял по странным местам, погулял по всевозможным астральным пластам, накупил странных ароматов, пообщался с образованным человеком и познакомился с Ясей.
Спасибо за этот глоток свежего воздуха!
Таксист: Вам в бар какой-то? Он уже открыт так рано?
Марьяна: Это Парфбар. Там не пьют, там нюхают.
Всегда любил Питер за его самобытность, непредсказуемость и эксцентричность. Ехал сюда на выходные без особых планов и ожиданий, доверился потоку мира, и он повел лучшими сценариями.
Наелся вкусной еды, погулял по странным местам, погулял по всевозможным астральным пластам, накупил странных ароматов, пообщался с образованным человеком и познакомился с Ясей.
Спасибо за этот глоток свежего воздуха!
Столько инсайтов ловлю за последние дни, что не успеваю переварить один — всплывает другой. Буквально начинаю писать пост о недавнем откровении, как тут же из слов начинает вырастать новое: старая мысль уходит и гаснет меж строк, в то время как текст уже перетек в другое русло.
Я соберу их (скорее всего. возможно. надеюсь.) и опишу, но будет это не сегодня. Многие откровения пришли из наблюдения за учениками, родились из их вопросов, поэтому абсолютно точно утверждение, что и вы меня учите.
Надеюсь, ваши выходные были продуктивными!
Я соберу их (скорее всего. возможно. надеюсь.) и опишу, но будет это не сегодня. Многие откровения пришли из наблюдения за учениками, родились из их вопросов, поэтому абсолютно точно утверждение, что и вы меня учите.
Надеюсь, ваши выходные были продуктивными!
«Не на показ — на Голодные Игры
Меня готовят. Скажи им, бля, Игорь.»
Я всегда ответственно подхожу к тому, каких людей я допускаю в свое поле. Вопрос о поиске тренера у меня стоял некоторое время. Не скажу, что я искал его, но запрос был. Совершенно случайно (!) я наткнулся на Игоря, почитал пару постов и был приятно удивлен тому, что человек подходит к работе с телом опираясь в первую очередь не на эстетику, а на состояние сознание.
Короче, на то, о чем я обычно проповедую в постах, касающихся тела. Возросли мои силовые, улучшилась проводимость каналов, а тело наконец начало получать ту нагрузку, в которой нуждалось с разумным и не изматывающим подходом, обратным которому я грешу.
Короче, песня, а не тренер. Рекомендую от чистого пионерского!
Меня готовят. Скажи им, бля, Игорь.»
Я всегда ответственно подхожу к тому, каких людей я допускаю в свое поле. Вопрос о поиске тренера у меня стоял некоторое время. Не скажу, что я искал его, но запрос был. Совершенно случайно (!) я наткнулся на Игоря, почитал пару постов и был приятно удивлен тому, что человек подходит к работе с телом опираясь в первую очередь не на эстетику, а на состояние сознание.
Короче, на то, о чем я обычно проповедую в постах, касающихся тела. Возросли мои силовые, улучшилась проводимость каналов, а тело наконец начало получать ту нагрузку, в которой нуждалось с разумным и не изматывающим подходом, обратным которому я грешу.
Короче, песня, а не тренер. Рекомендую от чистого пионерского!
«Итак, слово храм значит одновременно и лес. То, что сейчас мы представляем как выстроенное и окруженное стенами здание, оказывается, если погрузиться в глубокую древность, не тронутым человеческой рукой священным местом - скрытым деревьями и охраняемым. Там обитало божество, облаченное шумящей листвой и ветками; в таких местах охотники преподносили божеству свою добычу, а пастухи - коней, быков и баранов.
Максим Тирский, писатель второго века, так говорит о религии кельтов (сказанное можно отнести и к германцам, и ко всем близкородственным народам): [Кельты действительно
почитают Зевса, однако статуей Зевса им служит огромный
дуб] (MAxIMUs TYRIUS, Diss., VIII; Maximus Tyrius, Diss. (ed.
Reiske), I, 142). Cp. c LASICZ, 46: deos nemora incolere persuasum
habent (Samogitae) [они (самогиты) убеждены, что боги населяют леса]; habitarunt di quoque sylvas [боги обитают и в лесах]
(HAUPT, Zeitschr., I, 138).»
— Якоб Гримм «ГЕРМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Боги Древних Германцев»
Максим Тирский, писатель второго века, так говорит о религии кельтов (сказанное можно отнести и к германцам, и ко всем близкородственным народам): [Кельты действительно
почитают Зевса, однако статуей Зевса им служит огромный
дуб] (MAxIMUs TYRIUS, Diss., VIII; Maximus Tyrius, Diss. (ed.
Reiske), I, 142). Cp. c LASICZ, 46: deos nemora incolere persuasum
habent (Samogitae) [они (самогиты) убеждены, что боги населяют леса]; habitarunt di quoque sylvas [боги обитают и в лесах]
(HAUPT, Zeitschr., I, 138).»
— Якоб Гримм «ГЕРМАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ. Боги Древних Германцев»
С гор, как лавину,
Услышь наш рык,
Если ты смел.
Держи ровно спину,
Зубами ледник
Кроши, будто мел.
Стой, будто камень,
Под градом мечей,
Копьев и стрел.
Пусть горит пламень,
Встречая метель,
Пока сам не сгорел.
Марьяна Романова
Услышь наш рык,
Если ты смел.
Держи ровно спину,
Зубами ледник
Кроши, будто мел.
Стой, будто камень,
Под градом мечей,
Копьев и стрел.
Пусть горит пламень,
Встречая метель,
Пока сам не сгорел.
Марьяна Романова
Не лезь, бля
Речь усеяна висами,
Пахну, как ирисы,
Якшаюсь с нечистыми,
Не качок, но плечистый я.
Инистый
Взгляд пронизывает,
Все во мне — будто вызов вам.
Призван был
В этот мир быть протестом я,
Коль петь песни вам —
Лишь о мести.
Я из жесткого теста —
Береги свои десна:
Я оставлю коросты.
Хоть из каждого места
Так, чтоб слышали звезды,
Меня кличь и лей слезы —
Мне все пресно.
Я не вам: я не местный.
Хоть из злата, как перстень —
Моя речь неуместна,
Мой смех гнусный и мерзкий,
Но я ржу, будто бес я,
Хоть убил их уж лес я.
Береги свою челюсть,
Если нет твоей чести,
Ведь я всюду наместник
Кармы и мести.
Не лезь, бля.
Речь усеяна висами,
Пахну, как ирисы,
Якшаюсь с нечистыми,
Не качок, но плечистый я.
Инистый
Взгляд пронизывает,
Все во мне — будто вызов вам.
Призван был
В этот мир быть протестом я,
Коль петь песни вам —
Лишь о мести.
Я из жесткого теста —
Береги свои десна:
Я оставлю коросты.
Хоть из каждого места
Так, чтоб слышали звезды,
Меня кличь и лей слезы —
Мне все пресно.
Я не вам: я не местный.
Хоть из злата, как перстень —
Моя речь неуместна,
Мой смех гнусный и мерзкий,
Но я ржу, будто бес я,
Хоть убил их уж лес я.
Береги свою челюсть,
Если нет твоей чести,
Ведь я всюду наместник
Кармы и мести.
Не лезь, бля.
В руках моих зернами,
В очах моих грозами
Будь же, мать гордая,
Будь же, морозная.
В полях моих зарями,
В путях моих зорями
Будь же, мать строгая,
Будь же, мать вольная.
На руках моих кольцами,
На перстнях — бриллиантами
Будь же, высокая,
Будь же, мать статная!
В небесах моих — звездами,
В моих землях — каменьями
Будь же, небесная!
Будь же, подземная!
Во рту моем песнею,
В ногах моих — танцами!
Будь же, бессмертная!
Будь же, прекрасная!
В руках моих — молнией!
В моих царствах — державою!
Будь же намолена!
Будь же прославлена!
В очах моих грозами
Будь же, мать гордая,
Будь же, морозная.
В полях моих зарями,
В путях моих зорями
Будь же, мать строгая,
Будь же, мать вольная.
На руках моих кольцами,
На перстнях — бриллиантами
Будь же, высокая,
Будь же, мать статная!
В небесах моих — звездами,
В моих землях — каменьями
Будь же, небесная!
Будь же, подземная!
Во рту моем песнею,
В ногах моих — танцами!
Будь же, бессмертная!
Будь же, прекрасная!
В руках моих — молнией!
В моих царствах — державою!
Будь же намолена!
Будь же прославлена!
Цветы траура, благородства и отваги
Ирисы, пожалуй, имеют наиболее широкий символический диапазон.
Греки считали их исключительно женскими цветами, ассоциируя их с богиней Иридой; высаживали могилы женщин разноцветными ирисами, дабы привлечь внимание богини, чтобы та сопроводила их в посмертие.
Японцы, наоборот, убеждены, что ирис — мужской цветок, символизирующий честь, доблесть и отвагу.
Французы украсили ирисами гербы, считая, что те символизируют величие и власть.
На средневековых полотнах ирис — частый спутник Мадонны, потерявшей сына. Он растет, как правило, на левой части полотна, грузно склоняя бутон к земле, символизируя утрату и пролитые слезы. На подобных полотнах ирис чаще всего — единственное указание на боль, которая скрыта глубоко внутри: лицо богоматери неподвижно и монолитно, спокойное и замерзшее.
Удивительное сочетание силы и мягкости; власти и утраты; тоски и непорочности.
Ирисы, пожалуй, имеют наиболее широкий символический диапазон.
Греки считали их исключительно женскими цветами, ассоциируя их с богиней Иридой; высаживали могилы женщин разноцветными ирисами, дабы привлечь внимание богини, чтобы та сопроводила их в посмертие.
Японцы, наоборот, убеждены, что ирис — мужской цветок, символизирующий честь, доблесть и отвагу.
Французы украсили ирисами гербы, считая, что те символизируют величие и власть.
На средневековых полотнах ирис — частый спутник Мадонны, потерявшей сына. Он растет, как правило, на левой части полотна, грузно склоняя бутон к земле, символизируя утрату и пролитые слезы. На подобных полотнах ирис чаще всего — единственное указание на боль, которая скрыта глубоко внутри: лицо богоматери неподвижно и монолитно, спокойное и замерзшее.
Удивительное сочетание силы и мягкости; власти и утраты; тоски и непорочности.
Снег все никак не ляжет: выпадает, тая, то скрывая, то вновь обнажая уже промерзлую и влажную землю. Будто золотые линии, трассы и мостовые горят в ночи, мерцая. Вспышки на башнях выхватываются из жидкой тьмы; затухают снова, ледяными глазами светят в мое монолитное безэмоциональное лицо — я смотрю на это все с набережной, как статуя, как монолит, не выражая ничего.
Снег все никак не ляжет — дрожит, слетая на тротуары. Во мне ничего не дернется, не задрожит опять. Лишь молчаливое наблюдение — слишком гордое, чтобы быть печальным; слишком надменное, чтобы быть тронутым. Одинокая гордыня обнимает меня за плечи — моя бессменная спутница, укутывающая мою кожу коркой льда — железными челюстями перекусывает мечи, озябшими пальцами откидывает стрелы.
Снег все никак не ляжет. Я чувствую его не столько кожей, сколько нутром: ледяное отзывается на ледяное; холодное резонирует с промерзлым, молчаливым инистым взглядом снимая с лиц, смотрящих на меня, любые улыбки.
Снег все никак не ляжет, и потому — что-то еще остается во мне теплым, надеющимся на тепло. Но как ляжет — застынет в молчаливом сне.
Снег все никак не ляжет — дрожит, слетая на тротуары. Во мне ничего не дернется, не задрожит опять. Лишь молчаливое наблюдение — слишком гордое, чтобы быть печальным; слишком надменное, чтобы быть тронутым. Одинокая гордыня обнимает меня за плечи — моя бессменная спутница, укутывающая мою кожу коркой льда — железными челюстями перекусывает мечи, озябшими пальцами откидывает стрелы.
Снег все никак не ляжет. Я чувствую его не столько кожей, сколько нутром: ледяное отзывается на ледяное; холодное резонирует с промерзлым, молчаливым инистым взглядом снимая с лиц, смотрящих на меня, любые улыбки.
Снег все никак не ляжет, и потому — что-то еще остается во мне теплым, надеющимся на тепло. Но как ляжет — застынет в молчаливом сне.
Мертвые поднялись
Мелкий дождь, и серое-серое небо навалилось на покосившийся забор. Мокрая земля пахнет геосмином, выпуская из разжатых рук всех, кто ушел; ворчит, сонно поворачиваясь на бок и медленно закрывая уставшие глаза. Огонь от костра холодный — не греет, не освещает, шипит и ворчит под дождем.
Я всегда любил позднюю осень и зиму. Всеобщая холодность бодрит тело, мысли густеют, становятся медленными. На улицу и носа не высунуть; день тянется долго и медленно, но встань заварить чай ранним утром, возьми книгу, чтобы укутаться с ней в теплую шкуру на кресле, как ан — уже вечер.
У тебя нет друзей и подруг. У тебя нет братьев и сестер. Лишь мерцающая темнота вразрез твоей души — одиночество, в котором ты тонешь, чтобы восстать из него новым, но после — вернуться в него опять.
Солнце садится за высокими стеклянными зданиями за рекой, и на улице лают собаки, готовясь уступить промерзшую землю волкам. Густой дым сладок и терпк. Мелкий дождь скоро сменит снег: ледяной, больно падающий на щеки и покрасневшие ладони.
Самайн.
Мелкий дождь, и серое-серое небо навалилось на покосившийся забор. Мокрая земля пахнет геосмином, выпуская из разжатых рук всех, кто ушел; ворчит, сонно поворачиваясь на бок и медленно закрывая уставшие глаза. Огонь от костра холодный — не греет, не освещает, шипит и ворчит под дождем.
Я всегда любил позднюю осень и зиму. Всеобщая холодность бодрит тело, мысли густеют, становятся медленными. На улицу и носа не высунуть; день тянется долго и медленно, но встань заварить чай ранним утром, возьми книгу, чтобы укутаться с ней в теплую шкуру на кресле, как ан — уже вечер.
У тебя нет друзей и подруг. У тебя нет братьев и сестер. Лишь мерцающая темнота вразрез твоей души — одиночество, в котором ты тонешь, чтобы восстать из него новым, но после — вернуться в него опять.
Солнце садится за высокими стеклянными зданиями за рекой, и на улице лают собаки, готовясь уступить промерзшую землю волкам. Густой дым сладок и терпк. Мелкий дождь скоро сменит снег: ледяной, больно падающий на щеки и покрасневшие ладони.
Самайн.
Самайн
Зажглись первые ночные костры, и по небу зазвучал гулкий вой и злое и веселое улюлюкание Дикой Охоты. Собаки легли спать, волки вышли на охоту. А на утро — белый снег засыпал остывшее кострище.
Мы вступили в темные времена, и лишь глупец ныне беспечно вздирает голову, вперяясь в ночное мерцающее небо. Боги смерти и охоты правят сейчас безраздельно, и Хель ведет Нагальфар по ледяным водам; дрожит змей в недрах земли, разбивая цепи, пленившие бога.
Идунн покидает Ванахейм, и последние сгнившие плоды упадут в мерзлую землю. Зимняя Сиф вновь лишит поля жизни, уступая место старухе Фрейе.
Сегодня ночь, в которую каждый платит по своим счетам, и лишь глупец будет беспечно смеяться, наивно считая себя неуязвимым.
Да будет охота наша славной!
Зажглись первые ночные костры, и по небу зазвучал гулкий вой и злое и веселое улюлюкание Дикой Охоты. Собаки легли спать, волки вышли на охоту. А на утро — белый снег засыпал остывшее кострище.
Мы вступили в темные времена, и лишь глупец ныне беспечно вздирает голову, вперяясь в ночное мерцающее небо. Боги смерти и охоты правят сейчас безраздельно, и Хель ведет Нагальфар по ледяным водам; дрожит змей в недрах земли, разбивая цепи, пленившие бога.
Идунн покидает Ванахейм, и последние сгнившие плоды упадут в мерзлую землю. Зимняя Сиф вновь лишит поля жизни, уступая место старухе Фрейе.
Сегодня ночь, в которую каждый платит по своим счетам, и лишь глупец будет беспечно смеяться, наивно считая себя неуязвимым.
Да будет охота наша славной!
Гибралтар, Геркулесовы Столпы и Повешенный
Сегодня объяснял значение повешенного девушке с упоминанием интересного факта. Гибралтар.
🔮
Думаю, вы знаете стратегическую важность Гибралтарской скалы, за которую по сей день борется Испания. Но сегодня не про геополитику, а про аркан Повешенный.
🦇
Повешенный представляет собой инициацию — выход за границы известного; переход из мира физического в мир метафизический; расширение границ восприятия, за которыми раскрывается мир тонкий и невидимый.
👩
Сам Повешенный висит над Гибралтарским проливом, столбы справа и слева от него — Геркулесовы столпы: Гибралтарская скала справа и Джебель-Муса слева.
Сама фраза «дойти до Геркулесовых столпов» означает «дойти до крайнего предела». Сам же Гибралтар считался местом силы у многих народов: египтян, греков, римлян, вандалов.
😢
Греки считали Гибралтарский пролив концом известного мира, а Платон поместил за них Атлантиду где-то в глубинах Атлантического океана. По ранним греческим преданиям, врата в Аид находились глубоко под водой, на дне Атлантического океана, и мертвые путешествовали через Гибралтар в царство Плутона (напоминает нам об этом следующий аркан — Смерть).
👁
Таким образом, Повешенный — привратник, отделяющий мир проявленный от мира скрытого; инициирующий и инициируемый; тот, кто открывает глаза на невидимое; тот, кто переворачивает сознание. Он висит лицом к нам, справа — Гибралтар, слева — Марокко, напоминая, что в Атлантиду за его спиной пройти способен только тот, кто способен воспринимать мир трансцендентный.
Сегодня объяснял значение повешенного девушке с упоминанием интересного факта. Гибралтар.
Думаю, вы знаете стратегическую важность Гибралтарской скалы, за которую по сей день борется Испания. Но сегодня не про геополитику, а про аркан Повешенный.
Повешенный представляет собой инициацию — выход за границы известного; переход из мира физического в мир метафизический; расширение границ восприятия, за которыми раскрывается мир тонкий и невидимый.
Сам Повешенный висит над Гибралтарским проливом, столбы справа и слева от него — Геркулесовы столпы: Гибралтарская скала справа и Джебель-Муса слева.
Сама фраза «дойти до Геркулесовых столпов» означает «дойти до крайнего предела». Сам же Гибралтар считался местом силы у многих народов: египтян, греков, римлян, вандалов.
Греки считали Гибралтарский пролив концом известного мира, а Платон поместил за них Атлантиду где-то в глубинах Атлантического океана. По ранним греческим преданиям, врата в Аид находились глубоко под водой, на дне Атлантического океана, и мертвые путешествовали через Гибралтар в царство Плутона (напоминает нам об этом следующий аркан — Смерть).
Таким образом, Повешенный — привратник, отделяющий мир проявленный от мира скрытого; инициирующий и инициируемый; тот, кто открывает глаза на невидимое; тот, кто переворачивает сознание. Он висит лицом к нам, справа — Гибралтар, слева — Марокко, напоминая, что в Атлантиду за его спиной пройти способен только тот, кто способен воспринимать мир трансцендентный.