Юрий Рост «Взгляд»

Ольга Барнет и итальянка Мукку

А женщина? Каким талантом, какой силой вкуса и отвагой должна обладать богиня экрана или сцены (или просто богиня), чтоб принимать знаки возраста, как как приемлемую плату за счастливо (или не очень) проживаемую жизнь.
Я слишком дорого заплатила за каждую морщину, что бы отказываться от них, говорила великая Анна Маньяни.
И поразительно, мы не видели этих морщин. Мы видели прекрасные умные, страстные, печальные глаза на лице, от которого не возможно было отвести взора. Маньяни, как Одри Хебберн, как Ани Жирардо, как Алиса Фрейндлих, как Верико Анджапаридзе… не защищены от приходящих лет. Они защищены от измены себе. И от потери нашей любви.
Мне везло – я видел их. И я их узнавал.
На девяностолетии Тонино Гуэрра в кулисах крохотного, почти игрушечного трехъярусного театра на сотню зрителей сидела необыкновенно отчетливая женщина.
- Это Мукку, знаменитая керамистка из Фаэнцы. Она ровесница Тонино. - Сказала мне Лора Гуэрра, сама женщина радующая воовражение. - Все известные послевоенные художники в Италии были ее поклонниками.
Лора так и сказала –«поклонники». Теперь не догадаешься, что означает это слово. Наверное, они были в неё влюблены. А у некоторых был с ней роман. Да… Жаль не застал Мукку в цвету, но и теперь представляю, что это могло быть.
Кое что из бывшего, ставшего легендой, я все таки застал. И, хотя в силу позднего развития, не мог осознать явления красоты, припоминаю, что играя во дворе с другими пацанами театрального дома, как должное воспринимал красивых женщин все еще вызывавших восхищение у тех, кому был дар видеть их в зените.
Вот по Крещатику в лосинах и со стеком идет артистка Валерия Францевна Драга. А за ней спешат не только мужчины, но и женщины, чтобы обогнать ее и взглянуть на лицо, чуть прикрытое жокейским кепи.
А нам и бегать не надо было – она жила на четвертом этаже в моем доме с Сан Санычем Сумароковым (из тех самых), которого посылала на «вы».
Или Мария Павловна Стрелкова с пятого этажа («Праздник святого Иоргена», «Веселые ребята») была красива не по-советски. Потому и играла женщин ее прошлого, иногда, впрочем, фальшиво, как и ее антипод Любовь Орлова – женщин из будущего. Мари Павловна была добра. В тяжелые послевоенные годы вместе со своим мужем Михаилом Федоровичем Романовым, великим Федей Протасовым русской сцены, они удочерили девочку Машу, погибавшую от голода в провинции, где театр имени Леси Украинки был на гастролях.
Или Алла Александровна Казанская, награжденная радостной, живой красотой и способностью участвовать в судьбе своих учеников, многие из которых стали звездами сцены и экрана. Если б не помешала война мы бы, верно, имели свою Дину Дурбин, только красивей, обаятельней , но без песен. В двадцать один год Казанская сыграла Нину в Маскараде театра Вахтангова и получила от Хачатуряна посвящение на нотах знаменитого вальса.
Никого из этих женщин я не сфотографировал. Хотя уж Аллу Александровну мог- время было. Но актрису МХТ Ольгу - дочь Казанской и Бориса Барнета снял с любовью. Случались и другие удачи в области изображения женской красоты. Хотя редко все таки.
Но ведь и Природа, совершенная в целом, ошибается не часто.
Нам надо ценить счастливые ошибки природы - талант и красоту. Без зависти. Тут исключительный случай и судьба.
А вот грамотному, деликатному, умному русскому языку может научиться любой человек, даже собранный не как Бог на душу положит, а по ген плану.
Выучится - и тут же выпадет из безошибочно скроенного ряда.
Может и красивым стать.

КРАСАВИЦЫ - ОШИБКА ПРИРОДЫ

Отношу, исключительно к своему нынешнему восприятию мира, но женщины, которые на виду – в основном, не радуют. (Как, впрочем и мужчины). Современные телевизионные «звезды» вульгарны, простопородны, лишены шарма и скверно говорят по-русски. Большей частью. (Чтоб не ставить крест на всей популяции.)
Понимаю. Все таки вот уже сто лет дворня насаждает и формирует вкус масс.
Кого там они считают красивыми? («Они» - все кроме меня, как оказалось гендерного мизантропа). Их оценка – характеристика их вкусов, или точнее, раз уж я мизантроп – дурновкусия. Оно проявляется во всех областях нашей недопроявленной жизни - от политики до награждения деятелей культуры орденами и медалями, с медициной, образованием и производством красивых отношений внутри обозначенных мной границ.
Впрочем , есть очаги сопротивления скверным нормам случившейся жизни. Эти очаги и греют.
Помню рассказы мамы о довоенном, жутком в своем явлении нам, времени:
«Женщины в Киеве были красавицы, если хочешь знать:
Оля Винтер. Сестра балерина сделала себе фамилию Ивер, по-французски «зима». Где они сейчас? Муся Золотницкая. Ася АлександрОва. Валя Кулакова – помешалась потом в Москве. Муся Садовская – оригинальная.
Одна вышла за чекиста Западного. Они были четыре брата, взяли псевдонимы: Южный, Северный, Восточный, Западный… В тридцать седьмом их посадили.
Четыре сестры Цехоня – одна другой красивей.
Стася Бронская – красавица, легкомысленная, но красавица
Валерия Драга – красавица. В нее стреляли, из-за нее стрелялись. Сумароков ( В 1908 году он уже был антрепренёром) женился на Драге, когда она была совсем молодой актрисой. Он был старше неё. Она называла его по имени отчеству Сан Саныч и посылала на «вы». А он её – Драга.»
Мама сама в молодости была хороша, как оригинал для скульптуры Ивана Шадра «Девушка с веслом», и персонажи, период цветения которых мне застать не удалось, были не абстрактными именами. Я видел некоторых киевских красавиц в период достойной их зрелости.
И мужчинам-то стареть нелегко… Многие на наших глазах утрачивая обаяние, вероятно, становятся именно теми вздорными и недобрыми персонажами, которыми были и раньше, когда им хватало сил сохранять в жизни сценический образ пристойного человека. Да, и нам доставало энергии обманываться, чтобы влиться в их партию, хоть бы они нас и не знали. Причастность к доблестям, которым на самом деле «цена – дерьмо» (по словам трактирщика из бессмертного Швейка) все еще выглядит привлекательной для унылого и непродуктивного большинства. (окончание следует)

ШАРМАНКА

– Когда я работал проводами, на мне сидели птицы... – сказал приехавший погостить из Мингрелии Джемал, задумчиво глядя в окно.
Я выглянул на улицу. Птиц на проводах не было. Улетели птицы. Может, проводами он работал не вчера?..
На следующий день в семь утра Джемал опять стоял у окна.
– Когда я работал цветами, меня на улицах бесплатно раздавали прохожим.
Этот факт вызвал у нас с другом Георгием полное доверие. Вот только слово «бесплатно»...
– Когда я работал шарманкой, – говорил Джемал, вновь стоя у утреннего окна, – я играл грустные неаполитанские песни...
А вот это было все-таки сомнительно – мы знали, что со слухом у него неважно.
Новое утро, по-видимому, опять застало Джемала у нашего окна, но я не знал это наверное, потому что мы с другом Георгием встретили это утро в маленьком духане «Квибиси» по дороге в Боржоми.
За стеной негромко и слаженно пели мужчины. Они закончили, и песня в открытые двери плавно вытекла из комнаты и поплыла вверх по ущелью, радуя приехавших на воды отдыхающих, а наступившую тишину заполнили другие звуки, и от звуков этих захотелось расплакаться, по-детски облегчив душу слезами. Они были светлы, как дыхание пастушьей дудочки, и печальны, как гибель «Титаника».
– Шарманка, – сказал друг Георгий, – пойдем.
Пожилой человек мерно крутил ручку большого двухпудового ящика с надписью «Нечада Балковская 94 Одесса» и изображениями двух кинто. Они были, видимо, одного возраста – шарманщик, шарманка и музыка, и все в духане чувствовали обаяние прожитого кем-то другим времени.
Шарманщик крутил ручку, воздух из меха попадал в голоса-свистки, которыми управлял валик, утыканный гвоздиками-нотами, и органчик пел протяжно и грустно.
– Скажи, Отари Петрович, играла твоя шарманка когда-нибудь неаполитанские песни?
Шарманщик передвинул рычажок, и шарманка запела «Скажите, девушки, подружке вашей...» довольно фальшиво и... на мингрельском языке.
– Сам не знаю, что такое, – удивился шарманщик.
Мы переглянулись.
Утром, воротившись в Тбилиси, мы дома застали Джемала.
– Когда я работал самолетом, – сказал он, – у меня были широкие крылья.
– В Москву лучше поездом поедешь, – сказал Георгий, глядя на фигуру у окна.
– Он же поэт, – сказал я, – это образ.
– Поездом, поездом...

Темная октябрьская ночь в Петрограде. Подвойский поднимает красный фонарь на башенке в Петропавловской крепости - к началу путча, но на улице темно и туман. Он шлет гонца к Николаевскому мосту, где стоит крейсер, что бы там дернули за веревочку. Но гонец не местный, он садится в трамвай, который идет в парк.
Между тем торжественное открытие революции под угрозой срыва. Подвойский заряжает пушку на крепостной стене и стреляет болванкой по Зимнему дворцу. На крейсере услышали выстрел, и со страху стали отстреливаться холостыми.
Временное правительство тоже испугалось и захотело, кому ни будь сдаться. В тот момент кроме съемочной группы кинофильма “Октябрь” Сергея Эйзенштейна во дворце никого не было - они ей и сдались. Режиссер посмотрел по сценарию, что дальше снимать? Там написано: «министры по мосту переходят в тюрьму Петропавловской крепости».
Так и сняли временное правительство.
Ленин съемку проспал. Хорошо жена разбудила:
- Что ты копаешься? Поторопись, а то на главную роль Троцкого возьмут.
Он перевязал щеку, дескать, опоздал, поскольку был у зубного врача и, в чем мать родила - в кепке, костюме с галстуком в ромбик бросился в революцию. На углу Сердобольской и Лесного его догнал трамвай.
- Товарищ! Это какой номер?
- Вагон идет в парк к Смольному через Охтинский мост, - сказал вожатый.
- Скажите, не у этого ли моста стоит обычно Аврора? - спросил Ленина случайный попутчик, который оказался гонцом Подвойского.
- Не знаю я ни Авроры, ни Инессы, ни Клары. Я простой рабочий под фамилией Ильин.
В Смольном было накурено, и лампочки уже вывинтили. В темноте никто не заметил, как Ленин с большевиками взял власть. Началась новая жизнь. Гражданская война, голод, продразверстка, разруха...
***
КОММЕНТАРИЙ: И во все времена в нашей стране страх заменял любовь. Крестьяне боялись, что у их отберут урожай, власть боялась, что они не отдадут все до последнего колоска, страна боялась голода, врагов внутренних и внешних, управдома, НКВД, армии, зимы, засухи, партийцев, сумы, тюрьмы, чужих мыслей и собственных, жен, удач, чистых ногтей, властителей дум, и жили счастливо. Правители боялись населяющих страну людей, потому что их было много, а столько им не нужно, любовниц боялись, друзей, иронии, страсти и многого другого, что Богом и Природой было задумано в радость. Но и любовь случалась.

«КРАТКИЙ ПРАВДИВЫЙ КУРС»
(ФРАГМЕНТЫ)

ВВЕДЕНИЕ. Любезный зритель слов! Автор смиренно представляет тебе сюжеты из истории, в которую мы вляпались давно и, которая никак не закончится. Учебник написан в жанре мыльной оперы, популярном у нашего населения, которое любит понаблюдать, как кто ни попади орудует на операционном столе без наркоза, и, только потом, на поминках, услышав в свой адрес добрые слова, понимает, кого, собственно, оперировали.
***
В темной комнате царь Николай печатает фотокарточки жены и детей при свете красного фонаря. Входит Александра Федоровна:
- Коля, вы бы занялись государством как-нибудь на неделе, не то, пока вы проявляете и снимаете, вас и самого снимут с должности. Или вы, может, привыкаете к красному цвету?
- А что я такого делаю?
- Ничего, Коля, вы не делаете. Немцев прогнали бы что ли, или социал-демократов, и народ ждет от вас улучшения, я волнуюсь.
- Сейчас! Прям все брошу...
Назревала революция.
***
В семнадцатом году никого в России на месте не было. Одни сдавались в плен немцам, другие заседали в Учредительном собрании, третьи тусовались на маевках, четвертые, из крестьян, тынялись по дорогам в поисках к кому бы пойти поделиться обидами на тех, кто продолжал пахать, сеять и продавать. Этих особенно много скопилось у Смольного, чтобы потолковать с Владимиром Ильичом, как с простым. Но там пока были только благородные девицы. К тому же дворник все время гонял их, чтоб они не сорили лузгой. Назревало социальное напряжение. Тем временем сам Владимир Ильич мотался по Европе в поисках денег на революцию.
- Ну, и что вы обещаете после переворота? - спрашивали иностранные капиталисты.
- Голод и разруху.
- Дело хорошее, но под этим лозунгом народ за вами не пойдет.
- У нас для них есть “кукла”: свобода, равенство и братство!..
- Хорошо. Бери деньги, садись в вагон и дуй.
К этому времени Володя Ульянов окончательно стал Лениным. И все другие большевики поменяли себе фамилии на псевдонимы и воровские клички. Во-первых, чтобы остальным казалось, что их вдвое больше, а во-вторых, чтоб родителям перед соседями не было неловко за их поведение.

(продолжение этой истории следует)

В этот день мы привыкли праздновать и отдыхать, и почти все староживы 1/6 суши помнят, что нам рассказывали про известные события. Теперь новаяпублика подросла и нужные новые правдивые (время такое) знания Вот мы и предлагаем:


ПРОЖЕКТ ЕДИНОЙ ИСТОРИИ РОССИИ ХХ ВЕКА
(С КОМЕНТАРИЯМИ)

Не желая оставаться в стороне от работы над Единым учебником истории Собакин представляет вам правдивую картину некоторых событий прошлого в доступной для автора форме.

КУЗНЕЦЫ

Пройдет немного лет, и машины заполонят весь наш мир. По наущению чересчур умных людей они уже и сегодня выделывают такое, о чем прежде не нужно было мечтать. А завтра они и вовсе привяжут нас к себе, поскольку через годы человеку понадобятся вещи и услуги, без которых мы спокойно обходимся теперь.
Существование наше, настроение и здоровье они, пожалуй, не улучшат, однако многое будут выделывать споро и точно и даже, возможно, вотрутся в доверие настолько, что результаты подсчетов их неестественного ума перестанут проверять на костяшках деревянных счетов отечественные бухгалтеры.
Кругом будет пластик, отсутствие чернил и роботы, у которых из недостатков только то, что они потребляют масло и в пост. Впрочем, синтетическое. Значит, вовсе без греха. Поскольку без души.
Но все же – такая у меня мечта – сколько жить людям, будет их будоражить огонь в горне... И человек у огня, кузнец, останется мастером, кудесником и богом, из пламени и бесформия своими руками созидающим нечто. А хоть бы для того самого робота: ось, к примеру, какого-нибудь процессора, обод на колесо или подкову (если этот робот – лошадь)...
Возможность видеть работу коваля тоже будет удачей, неосознанной, может быть (кто его знает, что у нас будет с сознанием), но необходимой, как видеть сам огонь.
А если люди в этом будущем оставят за собой тяжкую привилегию без помощи изобретений самим плодиться, то у мастера будут ученики, потому что они – естественное продолжение его, как молот – продолжение руки, а металл – продолжение огня.
И ученики эти, сами став кузнецами, будут хранить огонь и не давать стынуть металлу и нашему сердцу.
Вот каких я развел Томаса Мора и Кампанеллу, глядя на совершенно не утопическую фотографию двух рабочих. (Вы заметили, что эта часть населения начисто исчезла из газет и телевизора, будучи вытеснена бесполезными для природы политиками и прочими персонажами, пляшущими, поющими, играющими и бессвязно объясняющими нам нашу жизнь. Жаль.
Сергей Матвеевич Крепышев и у горна стоял, и московское метро строил: «Белорусская», «Таганская», «Беговая». Потом уехал в Сибирь и опять ковать стал. Тут к нему присоединился ученик его Пятаков Владимир Васильевич. И они вместе поддерживают огонь. Надеюсь.

Из "Прудовой книжки" Винсента Шеремета с рисунком Петра Саруханова. (Написано совместно с Собакиным).

Два неба: Над Гренландией и над Долиной монументов в США.